0 Иди сквозь огонь: Виссарион. Конец истории

Чтой-то я замотался за выходные, чесслово. А история без конца повисла... Срочно исправляюсь - вот вам последние строки рассказа о Виссариончике... Вы читайте, а я пока чайку попью, о вечном подумаю...

Предыдущая часть  - здесь

Открывшаяся им комната, или, вернее сказать – помещение, было совершенно другим. Здесь не было окон. И стены не поражали белизной, они были заняты полками, а на свободных местах – увешаны всякой всячиной, от пучков травы, до чего-то непонятного. В углах висели светильники, в которых билось настоящее пламя. В воздухе стоял запах чего-то теплого и чего-то еще, на грани ощущений – словно сама комната была живым существом, впустившим в себя посетителей. Точно также, в центре, здесь стоял широкий прямоугольный стол, столешница которого, как разглядел Игорь, была сделана из одной плахи, очень толстой и широкой. Поверхность стола была потемневшей и гладкой, похожей на лакированную, но Игорь ясно видел, что это настоящее, не покрытое ничем дерево. Просто древесину выгладили за долгие года, и теперь она больше походила на полированную кость. И по поверхности стола причудливо бегали пятна света от пляшущих в светильника языков огня.

Пелагея захлопнула широкую тяжелую дверь, на которую Игорь не обратил внимания при входе, и ощущение живого чрева стало еще сильней. Свет, запах, атмосфера какой-то ирреальности, отдающей старой-старой сказкой – все это было очень необычно. Мария тоже притихла, разглядывая комнату, не веря тому, что такое еще бывает на свете.

Пламя в светильниках стало ярче, его уже не тревожили потоки воздуха из другой комнаты. Мир замкнулся.

– Ну что, осмотрелись? – Пелагея спросила мягко, суровый тон куда то ушел, сменившись напевным грудным голосом, со слегка баюкающими нотками, словно посетители были испуганными детьми и нуждались в ласке. – Не бойтесь и не удивляйтесь. Это комнатка моя, для разного… Чужих не пускаю обычно, но с вами случай особый. Присаживайтесь.

Мария и Игорь присели на колченогие табуретки, стоявшие у входа. Странной формы и разной высоты, они были сделаны из цельных кусков узловатых стволов, а может и корневищ. И блестели точно также, как столешница.

Пелагея что-то тихонько нашептывая Виссариону на ухо и поглаживая его по голове, подошла к столу и усадила малыша прямо в центре. Мальчонка притих и сидел спокойно, словно понимая важность происходящего. Теперь Висс походил на маленького божка, вознесенного на пьедестал, и в честь которого зажгли жертвенные огни. Пламя отражалось в синих глазах рыжим золотом и отсвечивало от ржи волос.

Мария с Игорем завороженно смотрели на маленькое чудо, замерев от непонятного чувства. Пелагея же отошла в дальний угол комнаты к небольшому столику, и что-то там стала быстро перебирать, затем донеслось журчание воды и звуки помешивания. После этого она повернулась к гостям и быстро к ним подошла, держа в руках небольшую чашу. Протянула чашку Марии, и, убедившись, что та крепко ее держит, отошла и встала где-то позади.

– Вы сейчас не пугайтесь, хорошо? – голос тёк легким шелком, заставляя расслабиться, отдаться на её волю. – Сейчас я вам покажу кое-что, потом и поговорим. Не бойтесь, расслабьтесь. Выпейте то, что в чаше. Выпейте.

Она полуобняла их обоих. Руки ее мягко легли ладонями на спине Игоря и Марии ладонью между лопаток, пальцами к шее. Что-то зашептала, быстро и напевно, меняя ритм и высоту голоса. И следом за этим голосом разум Марии и Игоря потек куда-то в неизвестное. Они осторожно, но совершенно не задумываясь о том, что делают, выпили до дна содержимое чаши. Мир закружился…

И вдруг ручеек голоса Пелагеи остановился, а ладони превратились в цепкие птичьи лапы, впившиеся когтями куда-то в затылок.

– Смотрите, – где-то далеко позади них выдохнула Пелагея. – Я держу Взор, смотрите и запоминайте.

Мария услышала, как сдавленно охнул муж. И открыла глаза. Нечеткий мир вдруг обрел фокус и резкость, будто она смотрела сквозь волшебную призму. В центре всего парил Виссарион. Малыша окружало сияние, но это был не ровный свет, похожий на тот, который исходит от обычной лампы. Нет, сына окружало бурлящее нечто глубоко-синего цвета, в котором бурлили круговороты и взрывались сверхновые. Это колыхающееся нечто окружало сына, образуй неровный кокон, на полметра выступающий во все стороны. В толще «стенок» кокона плавали комки и жгуты чего-то более плотного, словно медузы в море или далекие звезды. От кокона вверх уходили толстенные фиолетовые жгуты.

Глаза Виссариона в окружающем сиянии выглядели провалами белого пламени, жгущими, словно зев мартеновской печи. А лицо его было безмятежным лицом Будды, каким его изображают на статуях – бесстрастное и безвременное. Ребенок смотрел на неё, на отца, на Пелагею… обволакивая их всех своим теплом и любовью. Мария потянулась к сыну – желая прикоснуться, зачерпнуть, нырнуть…

Где-то далеко резко хлопнуло, и мир снова превратился в плоскую картинку.

Мария заморгала, сгоняя слезы, градом катящиеся из глаз. Рядом мучительно кашлял Игорь, отряхивая точно такие же слезы. А Пелагея уже стояла рядом и участливо заглядывала в глаза.

– Как вы, нормально?

Мария молча кивнула и рывком бросилась к сыну. И прижав его к себе, разрыдалась бурным плачем облегчения. Она еще не понимала, что увидела. И не знала, что это значит. Но – почему-то теперь она твердо знала, что сказанное Пелагеей о сыне – правда. И что у них, на самом деле, нет беды, – тоже.

Пелагея сняла Висса со стола и присела на лавку. Ребенок тотчас принялся ковыряться в ее косе, пытаясь вытянуть прядь побольше. Она ласково пощекотала его, но отводить шаловливую ручку не стала.

– Ну что ж, малые мои. Вот вы и посмотрели. И, надеюсь, увидели. Увидели же? Что, расскажите.

Мария с Игорем молча кивнули, а потом, поощряемые кивками Пелагеи рассказали о своих впечатлениях. Говорила Мария, а Игорь молча кивал в подтверждение. Пелагея молча выслушала их, и одобрительно хлопнула ладонью по скамейке, как только они закончили.

– Да, увидели вы не всё, но и этого вам за глаза. Я вижу, что у вас сейчас в голове не укладывается увиденное, а еще вижу, что боль твоя, Мария, и страх за сына поутихли, так ведь?

Мария судорожно дернулась, выражая согласие и хотела словами продолжить его, но Пелагея предостерегающе подняла руку.

– Пока слушайте, неча разговоры говорить. Так вот. Беды у вас, как я уже сказала – нет. Если только вы за такую счастье не посчитаете. А счастье ваше в том, что ребенок ваш не простой, а из Людей. Из тех самых, что некогда сотворены были, и жили в согласии и единстве со всем миром. И сами миром являлись. Не отгораживаясь ни от чего, и не боясь никого. Видя каждую струнку души мира, каждой его частицы, каждого существа, что населяет наш мир. И не только наш, ведь жизнь есть и далеко отсюда, даже звезды в какой-то степени являются живыми существами. И Люди все это могли видеть и ощущать. А при желании – и разговаривать. Не было ни зла, ни страха. Ни злобы, ни ненависти. Им не было чему завидовать, ведь они были частичкой всего, всем и ничем. Вот.

Пелагея перевела дух, поворошила волосы Виссариона, и продолжила:

– Но потом Людей становилось все меньше, зато все больше появлялось человеков. Те произошли от Людей, и ничем не отличались внешне от них, кроме одного – они были ограждены от мира. Почему это произошло и как так вышло – загадка, а, может, на это знание кто-то наложил табу в начале веков – ответа нет. Но мировая душа и струны ее стали недоступными для мелких чувствами существ, что стали плодиться и размножаться безмерно и безоглядно. И человеческое стало в мире доминировать. Хотя, Люди не исчезли безвозвратно, все таки человечество произошло от них, и кровь их, пусть и разбавленная веками и поколениями, живет в каждом из нас. И иногда на свет появляется необычный человек, который не совсем обычен, потому что может зрить незримое и ощущать неощущаемое. В разные времена их называли по разному. Когда богами, когда колдунами. Иногда певцами, а иногда – врачевателями. А они были простыми Людьми. Настоящими. И жили долго, их век все таки более долог, чем у их ограниченных потомков. Но, и они не были бессмертными и исчезали с лица земли, а мир снова замирал в ожидании следующего чтеца его души. Правда, многие из них оставляли учения о мире, и о том, как найти в себе сверх-человеческое. Эти учения быстро становились тайными, или наоборот – настолько известными и обыденными, что человечество не уделяло внимания их постижению. Это стало уделом одиночек, но иногда они образовывали сообщества. Такие личности прославлялись, как медиумы и прорицатели, как великие врачеватели и полководцы. Некоторые становились знахарями и ведунами. Это были времена волхвов и друидов. Иисуса. Бодхидхармы. Магомета. И многих других, канувших в небытие под прессом человеческого безразличия. Возможно и сейчас на Земле живет кто-то из Людей, но их присутствие не ощущается.

Виссарион чихнул, а потом и зевнул. Пелагея прервала свой рассказа и перехватила малыша удобнее для него, похоже, сон наступал на малыша с неодолимой силой, и мешать этому не стоило. Понизив голос, женщина все же решила завершить рассказ прямо сейчас:

– Сама я – обычная. Просто мне было дадено Знание. Давным-давно. Так уж получилось, что в обмен на великое горе я познала Мир. А он – меня. Вот так и живу, помогаю всем, кому необходимо, это моя стезя. Понимаете, я вижу мир и его жителей. И вижу не просто глазами, но и душой. Вы ведь знаете про ауры, сейчас все о них знают, это уже каждая собака слышала. Так вот – у всех своя аура. А у таких, как я, и у Людей – уходит в синеву, и чем глубже цвет, тем глубже обладатель в суть Мира погружен. А ваш Виссариончик – вы сами видели, глубже уж и некуда. Да и в ауре у него следочки других сущностей видны, что богам присущи. Ну, таких раньше богами считали. Вот, а каналы эти, что в небо уходит, это и есть каналы, по настоящему, и через них сын ваш к такому доступ имеет, что мне даже страшно представить, скуден мой разум супротив такого.

Мария не выдержала и перебила женщину, приблизившуюся к больной теме.

– Так что же дальше то? Что у него за приступы, как их лечить? Пелагея, он ведь неживой, когда..

– Ох, Мария, Мария… Да скажу я сейчас, скажу. Ведь и начала уже, о том и говорю уже. Так вот, Виссарион малыш еще, пусть и необычный, но все равно младенчик неразумный. Не может он пока все это видеть и понимать, но ощущать то – ощущает. И лезет в канал по неразумию, и тогда его уносит в далекий океан мирового знания. Вот и плавает, как головастик лягушиный – туда ткнётся, сюда. Там отщипнет, там потрогает. А так как маленький еще, то весь и уходит, в теле лишь дух остается. Но вы не бойтесь. Он у вас из настоящих, ничего с ним не случится. Я бы – сгорела, а он там свой.

Пелагея прервалась. Виссарион поворочался и сыто чмокнул губами, уже во сне. Он лежал у нее на руках и спал, маленький и такой беззащитный. И улыбался чему-то во сне. Не улыбнуться в ответ было выше всяких сил.

– Я ему могу помочь чуть-чуть, всё таки я старая гостья в этом мире. Он не станет после этого уходить, но изредка будет спать, как убитый. Да, просто всё будет происходить во сне. Смотрите сами. Оно, как бы, и так ничего страшного с ним не происходит, просто неприятно видеть такое, я понимаю.

Пелагея смотрела на Марию и Игоря, ожидая их решение. Они переглянулись, словно ища ответ в глазах друг у друга. И Мария сделала выбор.

– Сделайте, как говорите… это ведь не будет во вред?

Хозяйка улыбнулась и неуверенно двинула плечом:

– Не во вред, но и не на пользу. Просто станет чуть по-другому. И запомните, это никак не повлияет на его будущее. Да и будущее это целиком зависит от вас и от него самого. Он не мессия какой, не стоит так думать. Ни в коем случае не думайте так. Он вообще может остаться обычным. А может стать кем угодно, хоть богом. Но это каждому доступно, на самом-то деле. В-общем, давайте – выходите из комнаты и посидите там, пока мы тут с ним побеседуем, он как раз спит.

– Побеседуете? С ним? К-как?

Мария вдруг испугалась. Все происходило слишком быстро и необычно, и не давало расклеиться именно из-за скорости событий и мощного потока информации, перегрузивших сознание и блокирующих здравомыслие. Ей стало страшно оставлять сына наедине с этой загадочной старухой, которая наговорила сейчас столько необычного, что любой сказочник рыдал бы, выпрашивая возможность использовать сюжет. Она живо представила, как в полутьме комнаты лежит ее сын, а старуха, заперев дверь, достает откуда-то огромный черный нож и заносит над маленьким тельцем...

– Ай-ай, – Пелагея усмехнулась. – Вот так вот человековское и одолевает нас. Приехали ведь, значит верили. А тут, раз – и испугалась, да еще и мерзость удумала. Гони такие мысли прочь, не место им здесь.

Мария очнулась от внутреннего созерцания сцены из какого-то дешевого ужастика и виновато улыбнулась. А потом взяла за руку Игоря, и встала, увлекая мужа за собой.

– Это… это долго? – нерешительно спросила она уже на пороге комнаты.

– Нет, это недолго. Только, вот что – не вздумайте дверь отпирать или стучатся, пока я сама с сыном вашим не выйду. Нельзя. Что бы вам ни привиделось, что бы вам не послышалось – нельзя и всё.

И дверь захлопнулась.

Минуты тягучим сиропом ползли одна за другой. Казалось, что проходят часы и года. Снова подступили страшные фантазии, и Мария сидела теперь, как до этого сидела в машине – раненой птицей, готовой броситься в атаку для защиты своего ребенка. Ее трясло, она бы плюнула на запрет, в конце концов, и рванулась в истерике на ставшую невыносимо ненавистной дверь. Но рядом был Игорь, который в этот момент стал невероятно чутким, сам удивляясь открывшимся ему мелочам. Он крепко обнимал жену, и шептал что-то на ухо, ласковое и теплое, вытаскивая из затягивающего безумия ожидания. Неожиданно для обоих, эти минуты еще сильнее скрепили их единство, сцементировав уже иной, зачарованной силой. И каждая минута была тягостно сладка своей болью.

Игорь был скептиком, но сейчас он решил, что лучшей помощью будет выполнение всего, что сказано Пелагеей. Слишком уж потрясла картина парящего в синеве ребенка с лицом Будды. И обещанное облегчение состояния Виссариона, пусть и несущее в себе ничего лечебного – обнадеживало. Он с надеждой смотрел на дверь, за которой ковалось сейчас их будущее.

Вопреки обещанию Пелагеи, прошло уже несколько часов. Игорь уже и сам находился на грани, но уговаривал себя и Марию, выискивая всё новые слова, способные хоть как-то поддержать и помочь им. Он уже несколько раз подходил к двери, пытаясь услышать хоть что-то из происходящего за ней. Но старая древесина намертво блокировала все звуки. И становилось страшно.

И вдруг дверь отворилась, беззвучно и величаво. В комнату вышла Пелагея с Виссарионом на руках. Малыш озорно хихикал и снова играл с тяжелой косой, уже не закрученной на голове, а распустившейся тяжелым полозом на груди пожилой женщины. Ведунья выглядела необычно – словно и постарела и помолодела одновременно. Как это могло быть – Игорь не понимал, но ощущение было именно таким. В глазах Пелагеи появилась иная глубина, а вокруг глаз и губ выметнулись новые суровые складки. И вместе с тем, в осанке появилась новая, молодая струнка.

– Ох, и задал он мне жару, – устало, но весело, выговорила она. – Вечеряет уже, а мне – как минуты прошли. Поспорили мы с ним чуточку. А потом не я, а он меня по миру провел. Не понимая ни капельки, просто взял меня за руку и потащил. Веселится он так, понимаете ли. Полетали, да назад, а там и получилось всё. Так что, как я вам и обещала – не будет он больше баловать неразумно. Ему теперь сны будут подвластны, в них и будет развлекаться, разум свой в путешествия отпуская. И будет вам счастье.

Она широко улыбнулась.

– Я тоже теперь буду слегка другой, горизонты иные он мне открыл, сын ваш. Омыл такими водами, что как заново родилась, да только знаний прибавилось столько, что гнет с непривычки. Но ничего, я привычная. Принимай сына, мать.

Мария приняла Виссариона на руки и уложив на стол, стала одевать. Малыш озорничал, не давая руки и ножки, но она сноровисто управилась с разыгравшимся неслухом. И вот он уже снова одет в городское, лишь скомканное белое полотнище на столе напоминает о недавнем.

– Вот еще что, – Пелагея привлекла их внимание. – Не знаю, как вам это понравится, но это было бы очень полезно, а в чем-то и необходимо.

– Что? – испуганно спросила Мария, прижимая Виссариона к себе.

– Да не пугайся ты, все уже. Ничего больше не надо делать с ним. Просто я вам хотела посоветовать кота завести. Кошки – они во всех мирах сразу живут, хоть в этом, хоть в каком другом. Сейчас здесь, а за угол зашел – совсем в другом месте вышел. И зло они всякое видят, и не-зло. Тут уж сказки не врут. Будет он сыну вашему проводником во снах, да защитником в жизни, пока малыш растет.

Мария неуверенно посмотрела на Игоря. Заводить кошек дома они не никогда не думали, хоть там и просторно, но… Эта шерсть. И когти. Она вздохнула...

А Игорь широко улыбнулся и сказал вдруг:

– А и заведем. Я старый кошатник, в душе.

Пелагея погрозила пальцем.

– Ты не ухмыляйся, кот тоже не всякий пригож. А то возьмете охальника почище сыночка. Будет вам в доме кавардак тогда.

– А как выбирать-то? Присоветуйте уж.

– А я вам и советовать не буду ничего, лучше предложу сразу, пригожего да умного. У меня Мурка недавно окотилась, удачный помет. Возьмете?

Игорь коротко кивнул. Пелагея подошла к выходу и, отворив дверь, позвала протяжно:

– Мурка-а-а-а.

Раздался недовольный мяв, а затем в комнату впрыгнула крупная кошка. Длинная черная шерсть стояла на спине гребнем, отчего она была похожа на маленького пушистого динозавра. Большие зеленые глаза кошки внимательно обшарили комнату, ища причину по которой её посмели оторвать от котят. И остановились на Виссарионе. Прижав уши, кошка присела, а потом завалилась на бок, перекатилась на спину, и так и закувыркалась на месте, словно ловя невидимую бабочку. А Висс протянул руку к ней и вдруг мяукнул котенком, отчего кошка снова уселась и уставилась ему в глаза.

– Ну вот и хорошо. Мурлыся, это Виссарион, ему бы спутника, понимаешь, милая?

Пелагея присела около кошки и погладила её. Та недовольно дернула спиной и обернулась к хозяйке.

– Ну, Мурлыша, ты ведь понимаешь всё… – Пелагея еще раз погладила кошку, и та разжавшейся пружиной метнулась к выходу.

Спустя несколько минут кошка вернулась, сжимая зубами загривок котенка. Точно такого же, как она – черного и пушистого, с уже раскрывшимися глазами, полными зеленого огня. Она прошла прямо к ногам Марии и там отпустила мяукающее чадо на пол, требовательно мявкнув и царапнув лапой половицу.

Машина неслась вперед, мягко покачиваясь на неровностях дороги. Они могли бы ехать быстрее, но не торопились, ведь торопиться уже было не нужно. Обновленная семья возвращалась домой.

В кресле ровно посапывал спящий Виссарион, и в ногах у него, свернувшись комком, спал маленький черный котенок.

Вот и вся история.... хотя нет. Ведь это часть  куда большего произведения - романа "Иди сквозь огонь"  Есть желание - читайте уже его ") вам должно понравиться.